Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Как спасают жизни? Врачи Москвы в команде отрабатывают навыки по реанимации». Если у Вас нет времени на чтение или статья не полностью решает Вашу проблему, можете получить онлайн консультацию квалифицированного юриста в форме ниже.
Для подобной ответственной работы людям приходится учиться не просто все годы в университете, но и вообще каждый день. Допускаются к этой деятельности только те, кто получил высшее медицинское образование и подтвердил свою квалификацию.
Темная сторона светлой силы
Есть в моей профессии и такой аспект, который каждый из нас не любит больше всего. Иногда мы не можем победить болезнь, и пациент умирает. Кто-то должен сообщить об этом его родственникам. Мне приходилось не раз говорить такое и по телефону, и лично. Самый страшный момент, который у меня был, — когда мы долго боролись за пациентку с раком легких. К сожалению, не смогли ничего сделать. Буквально через двадцать минут после того, как я констатировала ее смерть, родственники пришли ее навестить. Они взяли с собой внука пациентки, мальчика лет 10.
Мне пришлось объяснять ему, что такое смерть и как ее принять. Что в сложившейся ситуации нет его вины. Очень часто приходится долго говорить с людьми, доказывать им, что они не виноваты в том, что произошло. В России ведь вообще не принято поднимать тему смерти. О том, как каждый из нас переживает момент потери любимого человека, очень мало говорят.
«Я знаю, что делать нужно именно так, а почему — не могу объяснить. Интуиция?»
«Маленькая цээрбэшечка», как ласково называет свою больницу Сергей Плескач, стоит на краю города, с видом на поля и деревенские хатки. 23 года назад Сергей пришел сюда, в Кореличскую ЦРБ, молодым анестезиологом-реаниматологом, а сейчас он здесь авторитет — заведующий отделением анестезиологии и реанимации. Правда, районная больница сразу снимает весь этот пафос «большого начальника». Как и обычный дежурант, Сергей Плескач честно отрабатывает смены — дни, ночи и сутки. Чаще всего — в одиночку. Сегодня он разговаривает с нами как раз после ночного дежурства.
— Я парень местный, прямо-таки в доску местный. Здесь, в Кореличах, родился. Родители — обычные люди. Не медики. Я первый такой в поколении. Кстати, как и моя жена — она акушер-гинеколог. Никто не мог представить — ни я, ни она, — что нас ждет.
«Наша работа очень быстрая, надо ориентироваться мгновенно»
В этом отделении за пациента в буквальном смысле бьются доктора, потому что сюда поступают люди, жизнь которых под угрозой.
— Наша работа очень быстрая, мы должны ориентироваться мгновенно. Пациент появляется у нас в крайне тяжелом состоянии, требующем ургентных манипуляций, которые должны спасти ему жизнь. И не только спасти, но и сохранить ее качество, нивелировать отсроченные осложнения… Так что наша минутная работа определяет жизнь человека на многие годы вперед. Я оцениваю ситуацию за секунды, выигрываю своими действиями минуты, эти минуты определяют следующие часы, а они, в свою очередь, долгие годы пациента после встречи со мной. Такая вот цепочка, — говорит Линар Ильдарович.
Конечно, бывают и менее напряженные моменты — например, когда в отделение реанимации привозят пациента после плановой операции (если ему требуется наблюдение в условиях интенсивной терапии). Это считается рутиной (но это не значит, что таким пациентам уделяется меньше внимания).
А если случилась беда — скорая помощь звонит в больницу, предупреждает медиков о том, что везет человека в крайне тяжелом состоянии. Те выводят реанимационную бригаду в приемное отделение — и стоят там наготове. В первые же секунды оцениваются витальные функции, принимаются мгновенные решения, в зависимости от ситуации. Например, если пациент не дышит, вероятно, у него клиническая смерть, и тогда его судьба зависит от того, сколько времени прошло с момента остановки сердца. Через 5 минут начинает умирать головной мозг. Поэтому действовать нужно без раздумий: пациента интубируют, пытаются запустить ему сердце, ставят капельницу или кладут под аппарат ИВЛ. Все это длится от нескольких секунд и порой до часа — хотя по протоколу полноценные реанимационные мероприятия должны проводиться до 40 минут. А когда пациента стабилизируют — его либо кладут до полной стабильности в реанимацию, либо, если это необходимо, передают хирургам в операционную.
Линар Ильдарович женат, у него двое сыновей — 6 и 8 лет. Жена его тоже врач — она нефролог, работает в диализном центре.
— Когда я еще был студентом, мне взрослые врачи всегда говорили, что у доктора моей специальности жена обязательно должна быть из медицинской среды. Чтобы понимала, почему меня нет никогда дома. Чтобы знала специфику моей работы. Так и вышло. Мы оба медики, у нас разговоры дома — обсуждение пациентов, тяжелых или интересных моментов. Жена приходит с работы — рассказывает о своих пациентах, я прихожу — то же самое. Так что у нас медицинская семья, до мозга костей. Отдыхать от медицины не получается.
В отпуске Нурмухамедов не был уже около полутора лет — и это все, что надо сказать о том, как прошла для реаниматологов эпидемия ковида. В 2020 году ни один из докторов его отделения в отпуске не был, и только сейчас «первые ласточки» начинают выходить в это слегка забытое состояние. Но он шутит: отдохнуть успел, как раз когда болел коронавирусом, целых 15 дней. А потом — снова в строй.
В его отделении была буферная зона, а значит — русская рулетка: ты не угадаешь, «положительный» пациент перед тобой или «отрицательный». Переболели все доктора, и теперь третья реанимация — самое чистое от ковида отделение, там стопроцентный коллективный иммунитет.
Была война, но мама сказала, что учиться нужно обязательно
– Вы после мединститута бессменно работаете анестезиологом-реаниматологом. Об этой специализации мечтали, окончив вуз?
– Сначала я хотел быть хирургом. Любовь к этой профессии привил нам хирург Семен Любарский. После мединститута меня направили в ЦРБ, но мое место занял другой молодой врач. В то время многие вопросы решались по «блату». А у меня не было никаких знакомств. В облздраве предложили работать фтизиатром. Но я ответил, что здоров и заниматься фтизиатрией не хочу. Тогда меня направили анестезиологом в Новосибирскую областную больницу. Это была новая крайне необходимая специальность с большими перспективами, и я полностью увлекся новейшей дисциплиной.
– Но путь в медицину начался с фельдшерской школы?
– Я хорошо помню войну. Когда она началась, я учился в четвертом классе. Мы жили в Кузбассе. В тот день с утра ушли с ребятишками купаться на речку. Вечером возвращаемся домой, смотрим, отец и мать сидят озадаченные около дома, они сказали, что началась война. Тяжело было, но мама считала, что учиться обязательно нужно, какие бы условия ни были. В школе стоял такой холод, что в классах сидели в зимней одежде: в валенках и варежках. В чернильнице, названной непроливашкой, замерзали чернила. Мы их разогревали теплом своих рук и дыханием. Тетрадей не хватало, писать приходилось в книгах между строк. Учеников 5-7-х классов отправляли в совхоз на уборку урожая либо очищать убранное зерно от мусора на ручных веялках. Работа была не по силам подросткам, а взрослые нам говорили, что нашим солдатам на фронте тоже тяжело и что нужно потерпеть.
Окончив неполную среднюю школу в 1944 году, я решил поступать в специальную артиллерийскую школу, после которой можно было продолжить учебу в военном училище. У нас дома не хватало еды, дров, а учащиеся этой школы были на полном государственном обеспечении. Я отправил документы, но ответа не получил, а без свидетельства об образовании в приемных комиссиях со мной не хотели разговаривать. Мама посоветовала поступать в фельдшерско-акушерскую школу, где мне сказали, что примут, если я буду хорошо учиться.
Закончив училище, в течение двух лет работал в шахтном здравпункте в Кемеровской области. Приходилось спускаться в шахту и оказывать помощь шахтерам, пострадавшим при авариях. Случались и взрывы газа метана, от которых погибали работающие шахтеры.
Помню, как поднимали мертвых, рядом стояли жены, дети – вокруг рев, плач.
В шахтерские больницы приезжали работать врачи, только что закончившие институт. Они внедряли новые методы лечения больных. Мы на молодых врачей смотрели как на героев, с интересом и вниманием наблюдали за лечением болеющих шахтеров, и нам хотелось учиться и быть такими же врачами.
Специальность «анестезиология и реанимация»
Работа любого врача – тяжелый труд, так как докторам приходится брать большую ответственность за жизнь и здоровье своих пациентов. Однако специальность «анестезиология и реанимация» – среди всех других врачебных профессий выделяется особо: на этих докторах лежит очень большая нагрузка, так как их работа связана с оказанием помощи пациентам, которые находятся на грани жизни и смерти. Ежедневно они сталкиваются с самыми тяжелыми больными, и от них требуется немедленное принятие решений, которые непосредственно влияют на их жизнь. Пациенты реанимации требуют внимания, постоянного наблюдения и вдумчивого отношения, ведь любая ошибка может привести к их гибели. Особенно большая нагрузка ложится на врачей, которые занимаются анестезиологией и реанимацией самых маленьких пациентов.
«Незаметный» труд анестезиолога
Проблема некой недооценки труда анестезиолога действительно имеет место – как со стороны коллег, так и со стороны пациентов.
Анестезиолог приходит в день перед операцией, ничего не зная про пациента – в этом, кстати, сложность работы. Он верит тому, что написано на бумаге, и тому, что узнал от коллег и самого пациента. Пациент увидел анестезиолога один раз перед операцией, а дальше в операционной все уже в костюмах, в масках. То есть пациент обычно не оценивает, что этот доктор – анестезиолог — внес значительный вклад в его здоровье, ведь поддержание жизненноважных функций организма пациента в ходе выполнения оперативного вмешательства и есть задача анестезиолога.
И коллеги, соответственно: хирург приходит в операционную, когда пациент уже полностью готов для начала операции, а весь подготовительный процесс (обеспечение венозного доступа, интубация, подбор параметров искусственной вентиляции легких, начало проведения инфузионной терапии и так далее) остаются вне поля зрения хирургической бригады. Но и по окончании операции работа анестезиолога еще продолжается… Нужно проследить за восстановлением самостоятельного дыхания, «разбудить» пациента, вовремя и адекватно обезболить, обеспечить мягкий и комфортный выход пациента из анестезии. Всем этим занимается анестезиолог. Как говорил ныне покойный профессор нашей кафедры Владимир Андреевич Бабаев, анестезиолога можно сравнить с пилотом: самое сложное в нашей работе это «взлет» и «посадка», а в промежутке – внимание и контроль. Ввести человека в наркоз и затем «разбудить» – самое сложное.
Сложности работы: «закалка» характера, экстремальные условия и не только интубация
Специфика нашей работы в том, что всегда нужно достаточно быстро сориентироваться в экстренной ситуации и быстро, а самое главное правильно принять решение. Это накладывает свой отпечаток: как пишут в литературе по медицинской психологии, самый высокий риск профессионального выгорания — именно у анестезиологов. И это действительно так.
Среди анестезиологов редко можно встретить чересчур эмоциональных людей – в основном это уравновешенные личности. Потому что невозможно на эмоциях принять правильное решение и хладнокровно оказывать помощь.
Мануальных манипуляций, которые выполняют анестезиолог и реаниматолог, достаточно много. Многие заблуждаются, считая, что у анестезиолога один навык – интубация трахеи. Это манипуляция, которой можно научить за неделю. А дальше начинаются сложности: трудные дыхательные пути, анатомо-физиологические особенности, изменения анатомии пожилого человека и так далее. И это все сказывается на выполнении одной, казалось бы, очень простой манипуляции. Кроме того, еще есть обеспечение венозного доступа – сколько вен, столько разных техник выполнения манипуляций. Регионарная анестезия – целый комплекс мануальных навыков, который невозможно приобрести и поддерживать без ежедневной практической работы в операционной.
Профессия врач-анестезиолог
История развития профессии, особенности получения образования и обязанности врача. Заработная плата и перспективы трудоустройства.
Средняя заработная плата: 40000 рублей в месяц
Рейтинг профессии
Профессия врача остается одной из самых востребованных на рынке труда. Но как выбрать именно ту специальность, которая будет приносить удовольствие и обеспечит материально? Врач анестезиолог – это универсальный специалист, который совмещает в себе глубокие фундаментальные знания теоретической медицины с их ежедневным практическим применением. Данная статья позволит разобраться в особенностях работы и освоения соответствующей профессии.
Боль – неотъемлемая часть физиологии человека. Врачи пытались бороться с ней на протяжении всей истории существования медицины.
Во времена Ассирии и Древнего Египта пациентам во время проведения оперативных вмешательств на шее затягивалась петля до потери сознания.
В Средние века врачеватели использовали кровопускание и физические методы лишения пациентов сознания (например, удар молотком по голове).
История умалчивает о том, насколько благополучно пациенты переносили столь радикальные методы анестезии, но есть серьезное подозрение, что некоторая их часть после такого наркоза отправлялась прямиком к праотцам уже ближе к середине оперативного вмешательства. Реальных успехов в плане обезболивания удалось достичь только в конце XIX столетия.
Врач-стоматолог Уильям Мортон впервые использовал эфирный наркоз для удаления зуба. Уже через год отечественный сподвижник хирургии и анестезиологии Николай Иванович Пирогов начал применять данный метод борьбы с болью в военных условиях.
В конце XIX и на протяжении XX века врачи разных специальностей со всего мира работали над разработкой новых методов снижения чувствительности.
Формирование анестезиологии как отдельной специальности приходится на середину XX века. В современном мире данная профессия обязательна в любой клинике, где проводят оперативные вмешательства.
Как заработать на врачебных ошибках
– Разумеется, на наш институт подают иски и жалобы. В 90 процентах случаев это претензии из разряда «было плохо, мне не понравилось». А претензия к врачу должна быть конкретной – назначение не того лекарства, выполнение ошибочных действий. Но врач может неправильно лечить вовсе не потому, что делает это злонамеренно или халатно. У него может не быть оснащения. Например, больного с черепно-мозговой травмой привезли в больницу, где нет КТ. Следовательно, врач может пропустить скрытые повреждения.
– Направление непрофильного больного в необорудованный стационар – это ошибка в организации первой помощи. Нет оснащения, не хватает лекарств, занижены тарифы (нормальное полноценное лечение этой болезни стоит миллион, а за него по так называемому тарифному соглашению платят 80 тысяч) – но крайним все равно будет врач, которому не повезло дежурить в данную конкретную ночь. Так у нас принято.
– И еще очень важный вопрос: кто может оценивать ошибку врача? Если разбился самолет, в состав комиссии по расследованию летных происшествий, в числе других экспертов обязательно войдут самые опытные летчики. Они будут анализировать данные с «черного ящика». В медицине не так. По крайне мере в отечественной медицине. И мы уже столкнулись с системной проблемой – недобросовестностью экспертов, разбирающих медицинские конфликты.
– У нас как происходит. Если тяжба гражданина с клиникой выходит на уровень прокуратуры, та обращается в центральное бюро судмедэкспертизы. Сотрудник бюро, которому поручили расследование, собирает бригаду, в которую обязательно входит медик. Вот только он может не иметь отношения к рассматриваемой области медицины. Допустим, всю жизнь оперировал животы не в экстренной, а в плановой хирургии, а ему дают на рецензию историю из ожогового центра. И вот тут возникает вопрос этики. Я ни за что не возьмусь писать заключение по конфликтной ситуации, в которой не являюсь специалистом. А кто-то возьмется, потому, что за работу в такой бригаде платят деньги. Разобрал несколько случаев – получил неплохую прибавку к зарплате.
— Конкретная история: нашему анестезиологу вменили в вину осложнение, которое случилось во время операции – больной умер. А эксперт написал заключение о том, что «врач был неправ», сославшись на книгу 1974 года. Извините, но с тех пор в анестезиологии все уже десять раз поменялось. С таким же успехом можно было сослаться на упомянутый мною учебник Вершинина 1952 года, рекомендовавший вводить пациенту под кожу коньяк. Мы в итоге добились повторных экспертиз и доказали невиновность нашего врача. Но это отняло много сил и времени – эпопея длилась больше года. Во всем мире экспертов назначает профильная общественная организация врачей. Например, в Федерации анестезиологов и реаниматологов, где я состою, знают и могут порекомендовать лучших специалистов в этой области. Если разбирается конфликт, связанный с родами, то было бы логично обратиться в общественную организацию акушеров. И так далее. У нас же полный хаос в этом вопросе.
Вы пачалі гаварыць па-беларуску свядома ў пэўны момант ці гэта была сямейная традыцыя?
Я, як смяецца мая жонка, “пародзісты” беларус. Уся мая радня паходзіць з Маладзечанскага раёна, я ведаў мову з дзяцінства, для мяне яна абсалютна натуральная. Цалкам я перайшоў на беларускую мову 20 гадоў таму. Гэта палова майго жыцця.
Па якіх крыніцах вы вывучалі беларускія медыцынскія тэрміны?
Тут не так усё складана. Шмат якія кнігі і публікацыі выйшлі ў 20-30-я і 90-я гады мінулага стагоддзя, былі і ёсць практыкуючыя беларускія лекары і выкладчыкі. Да таго ж медыцынская тэрміналогія – інтэрнацыянальная. Аорта будзе аортай і па-англійску, і па-нямецку і па-беларуску.
Але ж ныркі – гэта яўна не з лацінскай. Ці ведаеце чаму “почки” называюцца ныркамі?
Калі разбіралі свінню, каб знайсці гэтыя ныркі, трэба было “даць нырца” ўнутр тушы, бо яны знаходзяцца глыбока, каля спіны. Можа таму яны так і называюцца.
История появления профессии
До появления эфирного наркоза обезболивания как такового не было. Единственное, что мог сделать хирург – оглушить пациента и надеяться, что он не очнется во время операции. Первое применение эфира для одурманивания пациента на время хирургического вмешательства произошло в 1864 г. Через год было опробовано обезболивание хлороформом. Внутривенное введение барбитурата впервые опробовали в 1864 г. и это значительно расширило возможности врачей, позволив проводить сложные полостные операции.
Следующие период развития анестезиологии – применение кокаина. В 1900 г. наркотические вещества стали вводить спинально и эпидурально. Благодаря этому значительно снизилось количество осложнений, вызываемых общим наркозом. Начиная с 1950-х годов, развитие анестезиологии стало стремительным и широкомасштабным. Исследователи делали упор не на поиск новых технологий использования обезболивающего, а на качество и безопасность фармакологических средств. Современные анестетики практически не имеют противопоказаний и не наносят вреда организму.
Первыми из представленных в этой рубрике специальностей стали анестезиология и реаниматология. Обычно они упоминаются вместе — и не случайно. Анестезиологи-реаниматологи всю жизнь имеют дело с пограничными между жизнью и смертью состояниями, и если анестезиология — это искусство целенаправленного введения человека в медикаментозный сон с отключением сознания и всех видов чувствительности, то реаниматология в свою очередь — искусство возвращения человека «с того света», как иногда говорят пациенты.
В действительности эти врачи занимаются не только управлением сознанием человека во время операции и в отделениях интенсивной терапии. Им подвластны самые разные виды обезболивания, начиная от ограничения чувствительности на небольшом участке тела, заканчивая сложными видами эпидуральной анестезии (с введением анестетика в пространство вокруг твердой мозговой оболочки спинного мозга), при которой сохраняется сознание. Это позволяет производить операции у больных, которым противопоказан наркоз.
Реаниматология же, помимо оказания помощи в экстренных состояниях (остановка сердца, острая дыхательная недостаточность, анафилактический шок и пр.), занимается вопросами лечения пациентов с ожогами, отморожениями, травмами и тяжелыми инфекционными заболеваниями, которые требуют постоянного наблюдения. Таким образом, анестезиологи-реаниматологи — это и есть те врачи, которые выхаживают самых «сложных» больных в реанимациях и палатах интенсивной терапии.
Что умеет анестезиолог в Западной Европе — и что в Украине?
Роль анестезиолога в современной медицине шагнула далеко за границы просто обезболивания пациента. Например, сегодня, чтобы претендовать на место в оперативной бригаде любой серьезной европейской кардиологической клиники, анестезиолог должен владеть сложнейшими методиками. Именно его задача — ультразвуковое исследование сердца через стенку пищевода, так называемая чреспищеводная эхокардиоскопия. Она позволяет детально рассмотреть структуры сердца, которые не видны на обычном УЗИ. И сделать это на разных этапах проведения операции, чтобы хирурги могли правильно оценивать состояние пациента.
К сожалению, то, что является нормой для европейских клиник, в Украине практически недоступно. Специалистов такого уровня в стране буквально единицы. В Одессе это — Максим Павловски, ведущий анестезиолог, руководитель подразделения анестезиологии и интенсивной терапии Клиники Сердца. Работа отделения анестезиологии и интенсивной терапии Клиники Сердца организована в соответствии современными протоколами. И все операции на сердце проходят под контролем анестезиолога, который в любой момент может провести необходимое ультразвуковое исследование.